Книга Культы леса и поля - Вильгельм Мангардт

другие формы и продолжило свое существование.

Сначала оно день за днем сокращалось, ограничиваясь все более узким списком отдельных видов, которые еще сохраняли в себе нечто чудесное. В то же время большинство растений перешло в область трезвого восприятия и стало предметом более прозаичного торгово-экономического уклада. Так, с одной стороны, растения стали восприниматься как временное вместилище, обертка или кокон для человеческой души, отделившейся от тела после смерти. Исследование Августа Коберштайна о поэтических воззрениях на жизнь человеческой души после смерти остается лучшей из публикаций, которую можно найти по этой теме. По другой версии, определенные растения – это преображенные люди или полубоги, чье сознание продолжает жить в них, благодаря заклинанию или предсказанию. Это объясняет то невероятное количество известных народных сказаний, в которых есть сюжет о превращении растений или в растения.

И, наконец, третий вариант – это образ призрака или демона, чья жизнь связана с жизнью конкретного растения. Он рождается вместе с этим растением, и с ним же он умирает. Такой дух обычно живет в отдельном растении, которое служит ему своеобразным телом. Но в то же время демон растения может покидать его пределы, превращаясь то в животное, то в человека, и передвигаясь недалеко от «своего» растения.

Один из вариантов такого представления мы встречаем в том, что такой демон находится не только в одном растении, но в их множестве или даже в самом процессе вегетации как таковой. Согласно такому представлению, он не умирает по осени вместе с отдельными растениями, но где-то пережидает зиму и в следующем году снова продолжает жить в природе.

Однажды покинув предел растения, такой демон становится подателем или творцом жизненной энергии других растений, и тогда он не только присутствует и раскрывается в процессе вегетации, но и как бы порождает саму силу плодородия.

В настоящей работе мы рассмотрим различные формы таких воззрений и увидим, что чаще всего они взаимно дополняют друг друга. Народная память хранит их в тесной близости или разными способами сочетает их в целом или по-отдельности, объединяя с новыми представлениями.

Автор ставит перед собой задачу проследить развитие этих взглядов, рассмотреть их влияние на верования и обычаи населения Европы, в частности – североевропейских племен, которые не в меньшей степени, чем греки или римляне, были подвержены влиянию таких представлений о растительном мире.

Настоящая книга в первую очередь служит делу раскрытия влияния этих воззрений на североевропейские представления о духах деревьев и леса.

Глава 1. Различные формы отождествления человека и растения

Для начала обратимся к ряду германских, балто-славянских и кельтско-римских воззрений и обычаев. Они покажут нам, каким образом мысль о том, что у растения есть душа, стала применима не только к деревьям, но и к разным формам идеи об отождествлении человека и растения. Как появилось верование о том, что у человека мог быть двойник в мире растений, и наоборот.

Такое отождествление мы встречаем уже в мифе о происхождении человека (антропогонический миф). Подобное отождествление также видно и в обрядовом отношении к дереву как к человеку.

Такая идентификация может даже распространиться и на воображаемое слияние телесности человека (или животного) и растения. Она приводит к допущению о том, что дерево может быть новым телом для души умершего человека. Стать вместилищем сразу нескольких эльфов или какого-либо духа-хранителя, который, по всей вероятности, также является альтер-эго человека.

Иногда душа дерева (или гений дерева) может жить вне самого дерева – он покидает растение во время бури или непогоды и путешествует по лесам и полям.

Так как мы позже более детально рассмотрим эти образы в главе о духах зерновых культур, сейчас мы ограничимся упоминанием поразительных соответствий в сказаниях о деревьях и народных верованиях, связанных с возделыванием зерновых культур.

Заранее просим прощения у читателя за то, что рассматривая североевропейские представления о духах деревьев и растительного мира, мы иногда будем использовать отдельные аналогии из отдаленных уголков мира и далеких стран.

Выбирая иностранные аналогии, мы ни в коем случае не хотели растворить самобытный образ североевропейских представлений о природе во всепоглощающем море универсализма.

Мы полностью согласны с золотыми словами из «Истории Римской Империи до Битвы при Пидне» Теодора Моммзена (1861):

«…взгляд, обращенный через пропасть наций, слишком легко подвержен головокружению и может забыть истинный и самый основной принцип всей исторической критики, согласно которому отдельное историческое явление должно быть сначала рассмотрено и объяснено в кругу той нации, к которой оно принадлежит, и только результат этого исследования может служить основой для сравнения с другими народами…»

Однако так как приведенные в этой книге сравнения не используются для установления какого-либо исторического родства, а только описывают типы, мы используем их так, как условный ботаник, сравнивающий хвойные деревья Европы и Америки. Наблюдение одинаковых свойств у обеих категорий показывает только то, что они относятся к единому роду.

Сходство представлений о том или ином предмете в двух разных зонах скорее расскажет нам о психологической необходимости такого сходства. И в таком случае одно рассматриваемое явление объясняется через другое.

Именно поэтому автор еще раз подчеркивает, что природа и смысл североевропейской традиции рассматривается вместе с вкраплениями аналогий из других культур только с целью объяснения соответствующих механизмов.

Глава 2. Человек и дерево

Сходства в «Речах Высокого» (Háramál).

Германский мир широко развил принципы сопоставления человека и растения. Вместе с другими мифологическими концепциями перевоплощения человеческого в растительное в нашей поэзии с древности присутствует эта идея. И если в современной немецкой поэзии образ дерева без листвы соотносится с покинутым учениками учебным заведением, то старонорвежский поэт, чьи слова позже были приписаны самому Одину, сказал:

«Древо, одиноко стоящее в деревне,

умирает и более не может

сохранить свои листья на ветвях

и кору на стволе; так и человек,

которого никто не любит.

Зачем ему дольше жить?»

Глава 3. Миф о сотворении человека. Аск и Эмбла

За много веков до того, как поэтический сюжет об Аске и Эмбле (Askr и Embla) приобрел свою устоявшуюся форму, он существовал в виде народной мудрости и включал в себя антропогонический миф.

Основываясь на психологических предпосылках, я считаю, что появление этого мифа было бы невозможным в той конечной форме, которая дошла до нас. Скорее всего, мы видим этот миф уже в той форме и объеме, которые были много раз изменены и поэтически обработаны.

Мы сможем понять то, какой была первоначальная форма этого сюжета, если сравним его с более простыми схожими историями других народов.

Как известно, одно из персидских сказаний о сотворении человека, которое приведено в разделе с толкованиием космогонии в книге «Бундегеш», говорит о том, что первая пара людей – Машиа и Машиана (Maschia, Maschiána) – выросла из ревеня (Rheum ribes).

Изначально они были единым целым существом, обросшим листьями: от ног до пояса они представляли собой единый древесный ствол. Верхние части их туловищ переплетались в объятье так, что их руки (ветви) прикрывали уши друг другу. И только позже они отделились друг от друга. Ахурамазда вдохнул заранее созданные души в получившиеся тела, и они превратились в людей. При этом в них проявилась духовная составляющая, которая свидетельствует о присутствии души.

Эта теория появления человека взята из старых источников. Она известна и Авесте, и Фирдоуси, соотносится с седой древностью, показывая нам ту раннюю форму мировоззрения, согласно которой человек и растение сущностно равны и как бы перетекают друг в друга.

Очень похожее представление перешло к персам от их близких родственников – фригийцев, проживавших в долине реки Сангария (Сакарья). Они считали, что первыми людьми были корибанты: «Солнце встретило их, когда они буквально выросли из-под земли» (ср. «землеродные» – их прямое название у Страбона, прим. пер.). Мы не знаем, как рационализм следующих веков оправдывал пересказанный в этом мифе мотив перевоплощения дерева в человека.

Согласно мифам племени сиу, представители которого (как